Андрей Дмитриев "Дорога обратно" (2000)
около 45 стр
История о том, как где-то в конце пятидесятых Мария, нянька рассказчика, вышла из псковского дома в магазин и вдруг заметила, что кругом все ликуют, а из репродукторов песни льются. И тут же встретила хмельную компанию, которая увлекла ее с собой в Пушгоры на отмечание дня рождения Александра Сергеевича. И был праздник, и все шли веселой толпой, слушали стихи да песни, пили белое и плодово-ягодное, а утром Мария очнулась. Одна. С пятиалтынным в кармане. И дошла она до самого Пскова пешком. А "полтора рубля старыми" потратила неграмотная Мария на сборник Пушкина - чтобы хозяева, родители рассказчика, поверили: и впрямь в Пушгорах была. Они поверили. Но потом все-таки Марию выгнали.
История о могучей власти поэзии, о безумном веселье, смутном похмелье и унылом пути, о ночных ужасах и иной, лучшей, свободе, о няне, что знала всего три песни (да и те сквернословные), история словно бы не рассказанная, а на одном дыхании выпетая. (А.Немзер)
Образец стиля:
Бег ее мыслей был таков: “В Пушгоры едем, я там не была, а там народ гуляет, это ясно; давно я не гуляла, вся замаялась: все подтираю, все баюкаю, кормлю, все по песочницам выгуливаю, а тут нешуточное дело, Пушкин; надо будет попросить притормозить и подождать; подняться и сказать, что я в Пушгоры еду, там ведь весь народ… Поймут? поймут… да, может, и поймут, а спросят: Павловна, где хлеб? где комбижир? — и если я тогда пойду опять за хлебом и в очередь за комбижиром встану, меня ж никто не будет ждать!.. Притормозить, подняться, но не заходить — к двери записочку прикнопить: так, мол, и так, вы не волнуйтесь, и сердиться на меня не нужно, лучше сделайте расположение — когда еще я побываю в Пушгорах! я дальше Острова не ездила ни разу; а там красиво, говорят; весь наш народ торжественно гуляет с целым миром”. Тут вспомнила Мария, что кнопки нет, и нет у ней с собой карандаша, и следом вспомнила Мария, что не умеет она писать, да и читать еще не научилась, — к тому же окна дома номер девятнадцать по Пролетарскому бульвару, где мы напрасно ее ждали, уже успели отмелькать, уж “газик” миновал вокзальный переезд и пер к Крестам, и Теребилов, с чего-то крякнув и к чему-то охнув, вновь взялся свинчивать стаканчик с горла термоса.
На Ленинградском шоссе “газик” разогнался, термос опустел. Марии сделалось совсем легко; она легко поверила божбе Теребилова, будто бы в Псков она вернется засветло, так рано, что мы на Пролетарском ее отсутствие едва успеем и заметить, — быть может, то есть, и заметим, и даже спросим: “Где Мария?”, но к нервам не успеем приступить, по горло занятые своей семейной колготней, своей интеллигентской болтовней. И словно в подтвержденье увереньям кочегара “газик” ловко, без задержки проскочил затор перед мостом через Череху — там застряла колонна автобусов с флажками, забитых кто во что горазд поющими людьми в праздничных рубашках.
До Острова домчали в тишине; только однажды ее посмел нарушить старик Григорий: он предложил пошарить в сумке, что в ногах, — почать еще бутылку белой. Его одернули: весь праздник впереди. Старик, вздохнув, притих.
Вердикт: пьяная, похмельная, безнравственная Мария, провинциальная Россия с отвратительными толпами гуляющих, пошло и грустно. Попытка вызвать сострадания к судьбе обыкновенной русской бабы. Книга не впечатлила.
Все таки ранние работы Дмитриева, на мой взгляд сильно уступают его блестящей и удобочитаемой "Бухте радости" (2007) А значит автор движется в правильном направлении.
около 45 стр
История о том, как где-то в конце пятидесятых Мария, нянька рассказчика, вышла из псковского дома в магазин и вдруг заметила, что кругом все ликуют, а из репродукторов песни льются. И тут же встретила хмельную компанию, которая увлекла ее с собой в Пушгоры на отмечание дня рождения Александра Сергеевича. И был праздник, и все шли веселой толпой, слушали стихи да песни, пили белое и плодово-ягодное, а утром Мария очнулась. Одна. С пятиалтынным в кармане. И дошла она до самого Пскова пешком. А "полтора рубля старыми" потратила неграмотная Мария на сборник Пушкина - чтобы хозяева, родители рассказчика, поверили: и впрямь в Пушгорах была. Они поверили. Но потом все-таки Марию выгнали.
История о могучей власти поэзии, о безумном веселье, смутном похмелье и унылом пути, о ночных ужасах и иной, лучшей, свободе, о няне, что знала всего три песни (да и те сквернословные), история словно бы не рассказанная, а на одном дыхании выпетая. (А.Немзер)
Образец стиля:
Бег ее мыслей был таков: “В Пушгоры едем, я там не была, а там народ гуляет, это ясно; давно я не гуляла, вся замаялась: все подтираю, все баюкаю, кормлю, все по песочницам выгуливаю, а тут нешуточное дело, Пушкин; надо будет попросить притормозить и подождать; подняться и сказать, что я в Пушгоры еду, там ведь весь народ… Поймут? поймут… да, может, и поймут, а спросят: Павловна, где хлеб? где комбижир? — и если я тогда пойду опять за хлебом и в очередь за комбижиром встану, меня ж никто не будет ждать!.. Притормозить, подняться, но не заходить — к двери записочку прикнопить: так, мол, и так, вы не волнуйтесь, и сердиться на меня не нужно, лучше сделайте расположение — когда еще я побываю в Пушгорах! я дальше Острова не ездила ни разу; а там красиво, говорят; весь наш народ торжественно гуляет с целым миром”. Тут вспомнила Мария, что кнопки нет, и нет у ней с собой карандаша, и следом вспомнила Мария, что не умеет она писать, да и читать еще не научилась, — к тому же окна дома номер девятнадцать по Пролетарскому бульвару, где мы напрасно ее ждали, уже успели отмелькать, уж “газик” миновал вокзальный переезд и пер к Крестам, и Теребилов, с чего-то крякнув и к чему-то охнув, вновь взялся свинчивать стаканчик с горла термоса.
На Ленинградском шоссе “газик” разогнался, термос опустел. Марии сделалось совсем легко; она легко поверила божбе Теребилова, будто бы в Псков она вернется засветло, так рано, что мы на Пролетарском ее отсутствие едва успеем и заметить, — быть может, то есть, и заметим, и даже спросим: “Где Мария?”, но к нервам не успеем приступить, по горло занятые своей семейной колготней, своей интеллигентской болтовней. И словно в подтвержденье увереньям кочегара “газик” ловко, без задержки проскочил затор перед мостом через Череху — там застряла колонна автобусов с флажками, забитых кто во что горазд поющими людьми в праздничных рубашках.
До Острова домчали в тишине; только однажды ее посмел нарушить старик Григорий: он предложил пошарить в сумке, что в ногах, — почать еще бутылку белой. Его одернули: весь праздник впереди. Старик, вздохнув, притих.
Вердикт: пьяная, похмельная, безнравственная Мария, провинциальная Россия с отвратительными толпами гуляющих, пошло и грустно. Попытка вызвать сострадания к судьбе обыкновенной русской бабы. Книга не впечатлила.
Все таки ранние работы Дмитриева, на мой взгляд сильно уступают его блестящей и удобочитаемой "Бухте радости" (2007) А значит автор движется в правильном направлении.
0 комментов:
Отправить комментарий