27 июн. 2008 г.

2

Если бы "Країна мрій" проводилась во Франции...

О фестивале "Країна мрій" написано и сказано немало. Это традиционный фестиваль, и основная его цель - повторить атмосферу предыдущего фестиваля, что удалось и в этот раз. Вытягивает его, и организационно и энергетически его неизменный инициатор, лидер культовой группы "ВВ" Олег Скрипка. Его финальное выступление, ожидаемое конечно, больше всего по накалу эмоций, самоотдаче, энергетике, превосходило все, что было до этого.
Вообще уровень выступающих групп на этот раз показался слабее, чем в прошлом году. Ярким событием стало лишь выступление двоих (Фред - гитара, голос, Эрве – контрабас) из парижское трио Les Karpatt. Эта группа - из новой волны французского шансона: стиль их игры - смесь джаза, цыганских мотивов, французской песни, элементов блюза и народной мелодики на фоне потрясающего драйва и сумасшедших пассажей на контрабасе.
Публика на фестиваль пришла подготовленная - большинство одетые в этническую одежду, разнообразие вышиванок - просто потрясающее. Также впечатлило количество крутых зеркальных камер у простого народа. Если каждый второй имел фотоаппарат, то наверное каждый десятый при этом пользовался впечатляющим воображение окружающих фотоаматоров зеркальными моделями Canon, Nikon и Sony Были также замечены и оригиналы, снимающие "Зенитом" и пленочными мыльницами. Так что фотография постепенно овладевает думающими массами.
Понравилась книжная ярмарка, а особенно предложенный ассортимент сучукрлита, многие разыскиваемые самые современные украинские книги можно было купить по цене от 12 грн. На радость коллекционеров значительно расширился ряд кукол - ляльок - мотанок. Впечатлила молодежь, показывающая Спас - национальное украинское традиционное боевое искусство. Показали всем, что можно и без бутылки весело отдыхать.
Учитывая, что фестиваль проводится уже 5-й год, захотелось помечтать, что было бы если бы "Країна мрій" проводилась, например, во Франции:

- организаторам фестиваля не пришлось бы выбивать с боем разрешение на проведение фестиваля у властей города (как сказал Скрипка - это напоминало целый триллер), не пришлось бы и сворачиваться уже в 22.00;

- трансляции со сцен фестиваля (а не о том как милиционер побил журналиста)показывали бы в новостях все ведущие национальные телеканалы (у нас же телеканалы больше заинтересованы в трансляции Поплавского);

-французские национальные напитки (как наша медовуха) не закончились бы уже к концу первого дня фестиваля;

-а купившими недешевый шашлык не пришлось бы балансировать пластмассовыми одноразовыми тарелками сиротливо стоя вокруг лотка;

- титульный спонсор фестиваля Coca-Cola вместо расставленых в поле рекламных стендов (кому вообще пришло в голову тупо рекламировать один из самых узнаваемых в мире брэндов?) потратила бы средства на дополнительные биотуалеты, которых (полных уже в начале второго дня) было замечено в количестве 8 (шт.) на около 30 тысяч народа;

- а меломаны наслаждались бы хорошим звуком, а не тем, который пытались вытянуть звукорежиссеры, до боли в ушах искажая чрезмерным усилением низкие частоты;

- посетители фестиваля смогли бы получить бесплатно или за дополнительную плату памятные программки и плакаты фестиваля, а не приносить заранее выкаченные из интернета распечатки;

- а "Аллея мастеров" не так сильно бы напоминала "Аллею барыг", с одними из самых дорогих в городе ценами на все этническое;

- единственное, что это были бы уже не наши, украинские реалии, а совсем другая история.

Сайт фестиваля тут
Сайт «Братства козацького бойового Звичаю «Спас» тут

Фото автора (с) Ama1eur, 2008. Еще фото

20 июн. 2008 г.

0

из Александра Лапина "Поэзия фотографии"

Анри Картье-Брессон. Улица Костильон и Вандомская Колонна. 1944

Доступность, кажущаяся легкость фотографии вредит ей еще больше, особенно с появлением дешевых автоматических и цифровых камер. Теперь каждый считает себя фотографом, фотографирует практически все население. Культура восприятия фотографии крайне низка, это привычка "прочитывать" в снимке документальное, фактическое сообщение, неумение проникнуть дальше поверхности фотобумаги, в глубину изображения.
Нужно признать, что далеко не все способны воспринимать пластику фотографического (или иного) изображения. Если есть люди, равнодушные к поэзии или музыке, и им абсолютно невозможно объяснить, что это такое, по крайней мере, без значительных усилий с их стороны, то очевидно, что определенная часть публики не понимает или не способна понять, что такое картина или же художественная фотография. Их не научили, или они не постарались, короче у таких людей атрофирован какой-то необходимый для понимания пластических искусств орган, который мгновенно реагирует на организованность изображения. А уж если форма действительно хороша, гармонична и выразительна, возбуждается настолько, что вызывает чувство восторга такое же, как и при чтении стихов или слушании музыки.

Поэзия очень хрупкая вещь, ее легко разрушить, стоит только начать воспринимать слова, составляющие поэтический текст, буквально. Или же задать сакральный вопрос: "А что автор хотел этим сказать?". Точно такой же вопрос задает себе человек, когда видит перед собой фотографию. Задает и требует ответа.
Чтобы воспринимать поэзию, нужен особый слух и особый настрой. По этому поводу Поль Валери тонко заметил, что сообразно с различием склада умов, поэзия либо не имеет никакой ценности для человека, либо же обладает бесконечной значимостью, что уподобляет ее самому Богу.

Чтобы стать поэзией, настоящее должно кончиться, пройти. Прошедшее же переживается как утрата. Но это качество - ностальгия - в самой природе фотографии, которая всегда в прошлом, всегда неповторима и всегда свидетельство утраты. Фотография - пережитое, ушедшее мгновение, а поэзия - переживание такого мгновения. Фотография в широком смысле (не обязательно художественная) склонна к ностальгии, как и лирическая поэзия.

Только в фотографии любой фотолюбитель, если ему сильно повезет, может сделать снимок, столь же ценный в художественном отношении, как и работа фотографа-художника. Но, увы, скорее всего шедевр пропадет: наш гипотетический фотолюбитель просто не сможет понять, что же у него получилось. Однако если найдется некто, обладающий вкусом пониманием, иначе говоря, - эксперт, который сумеет оценить подобный "подарок судьбы", - уникальный снимок будет сохранен для людей. В этом случае, кстати, возникает интересный вопрос: кто же автор шедевра - эксперт или тот, кто нажал на кнопку, а потом не смог по достоинству оценить снимок. Все это не отменяет существование фотографического искусства, просто это искусство особого рода, со своей спецификой. Фотография в большей степени, чем другие искусства зависит от реальности, что отнюдьне преуменьшает роль человека, автора. Его творчество реализуется по-другому, иначе, чем в классическом искусстве.

Искусство фотографии существует потому, что сама реальность спонтанно создает некие моменты истины и красоты. Задача фотографа - интуитивно откликнуться и запечатлеть такой уникальный момент.

Хороших снимков гораздо больше, чем хороших фотографов. И совсем не потому, что у каждого хорошего фотографа все работы по-настоящему хороши, вовсе нет.
Как уже не раз подчеркивалось, специфика фотографии такова, что в ней большую роль играет случайность. Поэтому даже у среднего фотографа, даже у начинающего фотолюбителя можно найти один-два великолепных снимка.

Ситуацию, когда автор зачастую не в состоянии предугадать, что у него получится, трудно себе представить в каком-то другом искусстве, кроме фотографии, разве только еще в поэзии. Стихи возникают спонтанно, стихи рождаются в подсознании из случайно услышанного слова или промелькнувшего созвучия.

Фотограф, работающий репортажным методом (без режиссуры, вмешательства в происходящее), всегда медиум. Он откликается на происходящее, но не создает его. В таком случае фотограф, если говорить о фотографии как искусстве (не искусстве фотографирования, а именно искусстве, без указания технологии создания произведения), - тоже всего лишь связной между хаосом зрительной реальности и листом фотобумаги.

Нельзя сказать: "Я сделал этот снимок". Фотографу всего лишь удается зафиксировать некий момент: "И потом на пленке я увидел такое, чего не мог себе представить, мне повезло".
Анри Картье-Брессон. Водители такси. Берлин. 1932.

Методика работы фотографа учитывает влияние случайности: он снимает много, очень много, затем из тысячи кадров, изображений, которые рождены игрой света и тени в его камере, выбирается один единственный и говорится: "Вот то, что я искал, это и есть правда, это и есть красота".

Фотограф, работающий на улице, снимает до 20 пленок в день, это примерно 700 кадров, из них, быть может, один-два останутся для рассмотрения. А если при такой работе в течение года в его коллекции появятся несколько работ высокого уровня - это большая удача. Такова специфика, и с этим ничего не поделаешь. А кроме того, эти несколько кадров, они того стоят.

Фотографию обычно упрекают в том, что она всего-навсего протокольная копия реальности, сделанная бездушной камерой, что она способна зафиксировать только то, что случилось, но никоим образом не то, что могло бы случиться. То есть, если этому верить, вымысел и фантазия в фотографии невозможны.
Однако это совсем не так. Разрыв между содержанием изображения и изображаемым так же велик, как разрыв между случаем из жизни и рассказом или стихотворением, написанными по этому поводу. То есть вымысел и фантазия в "обыкновенной" репортажной фотографии достижимы. И мы убедились в этом на многих примерах.
Ф. Г. Лорка писал: "Что такое поэзия? А вот что: союз двух слов, о которых никто не подозревал, что они могут соединиться и что, соединившись, они будут выражать новую тайну всякий раз, когда их произнесут".

Люди, пережившие клиническую смерть, рассказывают, что в эти моменты человек получает возможность воспарить над своим бренным телом с его пищеварением, выделениями, необходимостью зарабатывать деньги и прочими мерзостями жизни, воспарить - и увидеть жизнь свою и жизнь вообще сверху, в другом измерении. Но то же самое испытывает человек, которого "ударила" настоящая поэзия, фотография, живопись или музыка, причем он переживает такой полет не один раз в момент смерти, а несколько раз в жизни. Несколько, а не много, хотя бы потому, что "Троица" Рублева в мире одна. Да и то, каждого ведь "ударяет" свое. Одного - Бродский, другого - Есенин; одного - Набоков, другого - Пелевин; одного - Рембрандт, другого - Дали.

Поэзия - это как бы взгляд сверху, когда распадается привычная связь вещей и создается новая. Фотография, при всей ее кажущейся приземленности, способна и на это. Благодаря ей мы обретаем новое зрение. Лишь на фотографии можно увидеть полет пули или корону, которую образует падающая капля молока. Мы можем рассмотреть, наконец, привычные вещи, которые в обычной жизни никогда нерассматриваем подробно, не видим, воспринимаем кусками. Но и более того, мы можем увидеть и оценить смысл зрительного сочетания разных, несопоставимых в жизни вещей и понятий. Мы обнаруживаем связи между ними, связи подобия или контраста. Возникает множество ассоциаций, в отдельных случаях сводящихся именно к поэтическому содержанию.

Одно маленькое стихотворение можно читать всю жизнь. Самые ленивые просто заучивают его наизусть. И фотография может быть такой же долгоиграющей, нужно повесить ее на стену, а затем читать и читать многие годы, пока не исчерпает себя. К счастью, есть в мире несколько таких фотографий, которые с честью выдержат "испытание стеной".

источник
0

Питер не FM. Путешествие из Воронежа в Петербург

Публикуется с сокр. с разрешения автора. Фото автора.

Сбылась мечта идиотки – я в Петербурге. Спина разламывается после 20-и часов в автобусе, ноги гудят после многочасовой прогулки по городу. Но в этом есть некий кайф, который поймут только те, кто много лет мечтал увидеть этот город.

Про то, что с приобретением путёвки связаны не только приятные впечатления, вспоминать не буду. Сейчас, когда Лёха заснул, а я сижу и обалдеваю от вида из окна, - всё это кажется незначительным. Тур обошёлся на одного человека в 3 500 руб. (145 $). Я считаю, что эта цена вполне преемлема.

Более важным оказался следующий факт: уже при посадке в Воронеже выяснилось, что комфортабельный автобус – это списанная из Голландии бог знает сколько лет назад техника с неработающими туалетом и кондиционером. Во время дождя по внутренней стороне стёкол струйками стекала вода. Обрадовало только то, что руководитель нашей группы смилостивилась и поставила на DVD не фэнтези, а КВН.

В общем я ничего не имею против свежего воздуха, но меня отнюдь не вдохновляет влажная крапива на уровне колен вдоль трассы часов в 12 ночи (у нас-то ночи не белые), когда 36 человек высыпаются из автобуса с одной общей целью.

Все стали укладываться спать. И я поняла, что шансов у меня нет: на моих коленях заснул Лёша, и всю ночь я провела в осторожном перекладывании его головы с одной моей уже затёкшей ноги на другую. Но благодаря этому я наблюдала за нашей поездкой по МКАД. Жуть! В течение часа я видела один и тот же супермаркет с четырёх сторон. Самое интересное, что назывался он “Авшан” (или как-то так). Прошу понять меня правильно. Но я не могу себе представить, чтобы в какой-либо уважающей себя стране на одной из главных развязок на фоне ночного неба светилось бы “IWANOFF – Market”! Резануло это как-то и глаз, и мысль.

Поутру, как и планировалось, подъезжаем к Питеру. Удивило, что за 150, 70 и 35 км до города – всё те же деревянные полуразвалившиеся хижинки и никакого намёка на наличие хозяйства. Да за 30 км от Воронежа – самые дорогие в Воронеже дома! Но что тут сравнивать…

Второе удивление я испытала при въезде в город: традиционный сталинский ампир. Ни разу в жизни я не видела Питера этих времён ни на одной иллюстрации. “Сталинки” Ленинграда мало чем отличаются от своих близнецов в других городах. Поэтому и говорить о них не стоит. И не буду.

Во время краткой обзорной экскурсии по городу выяснилось, что сегодня в Питере какая – то международная экономическая встреча, и поэтому везде пробки. По этой причине всё время ехали в объезд чего-то. Так и получилось, что интересующий меня старый Петербург Достоевского я увидела постольку поскольку. С Питером Серебряного века совсем не столкнулись. Если не считать Летнего сада.

В общем, так сказать “мазнули нам картину Петербурга” (но не пером Гогена, а в лучшем случае каракулями трёхлетнего ребёнка) и повезли в гостиницу.
Вот это оказалось сюрпризом: из классической коммуналки в одном из доходных домов Петроградского района сделали мини-гостиницу. Заходишь в подъезд, извиняюсь, в парадную, и видишь перед собой старую каменную лестницу до шестого этажа и лифт. Такой, с сеточкой. Как в кино. Зашли в квартиру (двери тоже, кстати, киношные, настоящие) – а там: евроремонт, администратор за ЖК - монитором, телевизор с DVD – плеером в каждой комнате. Ура! Нам с Лёхой достался единственный двухместный номер! Но прелесть коммуналки мы всё-таки познали, когда все …дцать человек бросились в душевую (их всего две) и стали занимать очередь в туалет. То и дело раздавались недовольные крики: “Включите свет!” Да, как обнаружилось вечером, не зря знают друг про друга всё. Теперь я понимаю, что такое – хорошая слышимость.

В общем, хлебнули чайку (это местное all inclusive) – и снова в автобус. Поехали смотреть “Аврору”. Лёшке понравилось. Больше сказать ничего не могу.

Обедали в университетской столовой. Дёшево и сердито. Опешили, увидев памятник академику Сахарову на площади перед ней. Видимо, авторы хотели передать в скульптуре мысль о том, что учёный проводил опыты с водородной бомбой. Выглядит ужасно. Лёша даже просил меня не фотографировать эту “страхолюдину”.
А потом был Исаакиевский собор. Он не может не потрясти. Правда, мы сразу же оторвались от экскурсии. Я решила: лучше потом всё сама прочитаю. А сейчас мы просто полюбуемся. Было заметно, что и Лёшка обалдел. Сам собор, хоть и не совсем типичен для православия по архитектуре, очень чётко передаёт его суть по своему воздействию: чувствуешь себя настолько ничтожным перед всем этим непоколебимым величием! Но с другой стороны я испытала какое-то торжество и гордость за человеческие возможности. Это творение человека можно назвать божественным.

Затем была экскурсия на катере по рекам и каналам города. Это здорово! К тому же нам очень повезло с погодой: практически весь день светило солнце. А Нева в солнечных лучах – это зрелище незабываемое. Алёша занимался тем, что следил, чтобы наш катер никто не обогнал (в общем, устроил свои любимые гонки), а я наслаждалась видами, погодой, жизнью…

Наконец-то нам дали свободное время. И с установкой экскурсовода, что в Питере заблудиться невозможно (эх, плохо они меня знают) мы пошли искать Летний сад. Тот самый, ахматовский. Правда, фонтаны в нём не восстановили: слишком дорого оказалось. Но в целом настроение создалось такое “серебряно-вековое”. Помню, как я восторгалась статуями в потсдамском Сан Сусси. Но там все мифологические герои, боги и богини – над человеком, а здесь – рядом. Можно сказать, “глаза в глаза”. Если бы была возможность, я бы посидела в этом саду с книжечкой в руках. С какой?... Ну, уж точно не с Донцовой!

Прошли через Марсово поле. Алёша заинтересовался Вечным огнём. Никак не мог поверить, что он горячий.

Направились мы вдоль по Дворцовой набережной. И только тут, часов в семь вечера, я поймала себя на мысли: если я уже вымоталась и ноги отваливаются, то какого же моему ребёнку? За весь день он почти не ныл, не вредничал, не жаловался. А тут говорит: мам, мы скоро придём? Я жутко устал. Отвечаю: потерпи, мол, немного осталось. Хотя знаю – до метро ещё топать и топать.

Невский проспект не понравился! Опошленный цивилизацией, Макдональдсом и бутиками, он потерял весь свой шарм. Десятиметровые лимузины и иномарки, идентифицировать которые не может даже мой повёрнутый на машинах сын, - это не то, что ожидаешь здесь увидеть.

Последние 100 метров до станции метро мы с Лёшей поддерживали друг друга как могли. В метро удивила длина эскалаторов и удалённость станций друг от друга. Не более того.

Установка экскурсовода не сработала. Мы заблудились. Наш язык не довёл нас не то что до Киева, но даже не до Большой Пушкарской улицы. Хотя отзывчивость местных жителей отметить стоит. Другое дело, что дорогу объяснить не все толком умеют (тут вспоминаются монологи любимого мною Задорнова на эту тему). Но старались ведь. Хотя вполне возможно, что это у меня сильнейшая форма географического кретинизма.

Идём, уставшие, ноги горят, спать хочется, в голове – неразбериха от пережитого, - но довольные!!! Спалось сладко, мягко и …светло.

Хорошо, что мы вчера позаботились о своём завтраке. Потому что то, что входило в здешний “all inclusive” оказалось йогуртом, ломтиком сыра и колбасы и кусочком хлеба, которого нам попросту не хватило.

За окном шумно и пыльно. Престижный район, центр Питера. Жить здесь не хотела бы.
Да, о жилье! На территории Петропавловской крепости до сих пор есть двухэтажное строение, в котором находятся жилые квартиры. Т.к. Петропавловка (как и весь город) является памятником ЮНЕСКО, бедные жители не имеют права даже лишний гвоздь в стену вбить. А “бедный” Питер никак не может найти возможности предоставить людям нормальное жильё. То, что их сюда после войны поселили – понятно, что они до сих пор здесь живут – не укладывается в мою голову. Наверное, голова слишком маленькая.
Ещё одним открытием стало то, что прежние доходные дома до сих пор существуют в виде квартир коммунальных. Если для Воронежа коммуналка – это раритет, то для центра Питера – до сих пор норма.

С утра приехали в Петропавловку. Первыми. Ощущение классное: мы одни на территории. Послушали, вспомнили курс истории, почтили в соборе память великих русских князей и императоров (церковь недействующая, работает в режиме музея, и именно поэтому я чувствовала себя здесь достаточно комфортно, т.е. уместно).

А потом бегом-бегом к автобусу и … в Петергоф.

Своим летним дворцом Пётр хотел переплюнуть Версаль. И те, кто был и там, и там, говорят, что это ему удалось. А я вспоминаю свои неописуемые словами впечатления от Сан Сусси и утверждаю, что и ему до Петергофа далеко.

Погода шептала. Мы с Лёхой решили не тратить время на очереди в музеи и провели почти целый день в праздном шатании и любовании парком. Немного побаловались “шутихами” (хорошо, что погода позволяла это сделать) – счастливые и довольные бегали мимо брызгающихся деревьев и лавочек.

Тюльпаны… Хотелось запечатлеть каждый в отдельности. Цветов таких цветов (о, великий и могучий!) я не видела никогда в жизни.
Полюбовались Финским заливом. Отрадно, что по крайней мере в этом месте его не умудрились превратить в помойку.
Только две вещи немного подпортили впечатление от этого “королевского” дня:
1. Сколько там народа! Остаётся только догадываться, какие ощущения можно было бы испытать в Петергофе, оставшись с ним тет-а-тет.
2. Поиски туалета заняли у нас не менее 20 минут. Стремление не нарушать целостность парка подобными заведениями - понятно. Но какие-либо указатели не помешали бы. Потому как минуте на 15-й после начала поисков ужу перестаёшь наслаждаться прелестями и в голову лезут преступные мысли о том, где бы найти подходящие кустики.
Но в целом: нет в нашем великом и могучем одного конкретного слова, которое передавало бы впечатление от увиденного. Но, может быть, это и к лучшему. Не всё же облачать в слова! Ведь даже то чувство, которое мы называем любовью, теряет очень много, будучи просто названным. Как то уплощается что ли…

Дорога домой показалась не такой утомительной. Правда девицы, сидящие впереди нас, заявили, что этой ночью не намереваются терпеть то, что Алёшка “кричит им в ухо и толкает ногами в спину” и откинули спинки сиденьев по максимуму. Выяснять отношения не хотелось. Ладно, я и дома высплюсь. А им желаю, чтобы их будущие дети не раздражали бы окружающих. А Алёшей – горжусь: 40 часов в автобусе, два дня в темпе гончих псов, куча абсолютно не понятной, а потому не нужной информации, - он всё это перенёс с достоинством. В качестве награды – 154-я по счёту машинка. Но привезённая из Питера. А ведь моделька AUDI китайского производства, купленная в супермаркете под Санкт-Петербургом - намного круче всех остальных. Или кто-то может с этим поспорить?

18 июн. 2008 г.

0

[Книга № 13/2008] Владимир Сорокин "Очередь"

Около 220 кб.

Имя Владимира Сорокина достаточно часто всплывает по разным поводам, когда заговаривают о теперешней русской литературе. Он далеко не последний в очереди за славой русского писателя. Упоминается в одном ряду с Пелевиным.
Повесть "Очередь" воспринимается как обычная, средней тяжести "чернуха" по поводу извечных советских нехваток. Чего-то дают, но что - это так и остается неизвестным читателю. Даже самим героям повести, не совсем ясно по сколько дают и стоит ли стоять, хотя они и не ленятся подолгу выяснять это. Во всех них тлеет жажда справедливости, подвигающая на не только дневные, но и ночные переклички, изгон нестоявших, правда, все больше словесный, и осуждение антинародных происков милиции, исправно поставляющей привилегированных покупателей.

Образец стиля:
— Товарищи, кто последний?
— Наверное, я, но за мной еще женщина в синем пальто.
— Значит, я за ней?
— Да. Она щас придет. Становитесь за мной пока.
— Вы будете стоять?
— Да.
— Я на минуту отойти хотел, буквально на минуту...
— Лучше, наверное, ее дождаться. А то подойдут, а мне что объяснить? Подождите. Она сказала, что быстро...
— Ладно. Подожду. Вы давно стоите?
— Да не очень...
— А не знаете, по сколько дают?
— Черт их знает... Даже и не спрашивал. Не знаете, по сколько дают?
— Сегодня не знаю. Я слышала, вчера по два давали.
— По два?
— Ага. Сначала по четыре, а потом по два.
— Мало как! Так и стоять смысла нет...
— А вы займите две очереди. Тут приезжие по три занимают.
— По три?
— Ага.
— Так это целый день стоять!
— Да что вы. Тут быстро отпускают.
— Чего-то не верится. Мы вон с места не сдвинулись...
— Это там подошли, которые отходили. Там много.
— Отойдут, а потом подваливают...
— Ничего, щас быстро пойдет...
— Вы не знаете, по сколько дают?
— Говорят, по три.
— Ну, это еще нормально! Возле Савеловского вообще по одному.
— Так там нет смысла вообще больше давать, все равно приезжие разберут все...
— Скажите, а вчера очередь такая же была?
— Почти.
— А вы и вчера стояли?
— Стояла.
— Долго?
— Да не очень...
— Не очень мятые?
— Вначале ничего, а под конец всякие были.
— Сегодня тоже, наверное, получше разберут, а плохие нам достанутся.
— Да они все одинаковые, я видел.

Вердикт: Ни языка, ни раскрытия темы, ни неожиданной развязки. Неоправдано растянуто. Очень слабо.
0

[Книга № 12/2008] Георгий Петрович "Поспать и жиры"

Около 120 кб.
Детство, юность провел в маленьком городишке на Урале, отрочество - в Перми. Служил в армии, побывал в тюрьме, окончил Омский медицинский институт. Член союза Российских писателей.
Несомненное достоинство Петровича как писателя - его восторженное внимание к виртуозной устной речи. Его слух настроен на яркую фразу, а память натренирована на ее точную фиксацию. Литературный язык Петровича густо замешан на словесной импровизации, которая подчас при ее переносе на бумагу теряет вкус, превращается в 'осетрину второй свежести'. Но только не у Петровича. Он создает на страницах своих литературных такую языковую атмосферу времени и места, что ты попадаешь в зону прямого попадания удачного сказанного слова, которое уместно только здесь и сейчас. (Вячеслав Суриков)

Образец стиля:
Первый день дежурства прошел сносно, доктор даже улегся пораньше, зная наверняка, что все равно не уснуть (мы уже упоминали, что спать впрок доктор не умел), но тем не менее он пытался вздремнуть, ворочался, решил считать до тысячи, но не успел дойти и до сотни, как застучали в окно. В жителях села Балдеево замечательно уживались два таких несовместимых, казалось бы, понятия, как вежливость и беспардонность. С одной стороны вроде бы постеснялись зайти в дом и натоптать грязными сапожищами, что похвально, с другой стороны стучали так, что тряслась и ходила ходуном оконная рама. Так требовательно стучали в свое время чекисты, подъехавшие ночью на "воронке" за очередной жертвой. "Доведут до сердечной аритмии, хамы, -- возмущался доктор, -- стучат, как будто по голове кувалдой бьют". Его можно было понять: нет, чтобы пойти в больницу, сообщить фельдшеру, а уж тот позвонил бы, проконсультировался по телефону, так ведь прутся, как к себе домой. Вызов оказался ложный, вернее, не требующий медицинской помощи. Скотник Маслов -- семейный изувер, жена -- ситуационно обусловленная истеричка. Лежала на полу, сделалась как бы без чувств, хитро подглядывая за реакцией мужа. Доктор измерил давление, зная прекрасно причину вызова: скандал, упала чуть раньше, чем муж успел пригладить ее между глаз. "И правильно сделала", -- одобрил он действия супруги этого домостроевца, набирая в щприц кордиамин. Доктор был хорошо осведомлен о фармакодинамике препарата, -- фармакологию ему преподавал в институте сам Закс Александр Семенович, а у профессора было так: либо ты выучишь предмет назубок, либо не получишь диплом. Третьего было не дано. Знал доктор, что многих вводит в заблуждение название лекарства потому, что "cor" по латыни -- это сердце. На самом же деле, будучи обыкновенным дыхательным аналептиком, препарат прямого действия на сердечную мышцу не оказывает, об этом же и профессор Машковский в его книге "Лекарственные средства" пишет, и, тем не менее, Solutio Cordiamini Петрович применял широко. Применял, будучи уверенным, что девяносто девять процентов заболевших, если, конечно, не требовалось хирургического вмешательства, прекрасно обошлись бы и выздоровели без кордиаминов, витаминов, без вредных, с точки зрения западных медиков банок, вызывающих нежелательные, абсолютно ненужные разрывы капилляров; знал, но назначал. Нельзя же покинуть больного, не создав иллюзии оказания ему неотложной медицинской помощи. Витамины группы "Б" широко применялись им для "лечения" ипохондриков, любящих поболеть, что-то же нужно ввести этим плаксам; кордиамин назначался истеричкам -- препарат очень болезнен, а потому лучше прекратить истерику, чем переносить физическую боль и желваки под кожей после укола; раствор магнезии внутримышечно -- пролонгированный взрыв гранаты в ягодичной мышце прописывался коммунистам и другим особо отличившимся подлецам. Дозировка болезненного препарата была прямо пропорциональна степени паскудства пациента. Бабке Урванцевой, строчившей по ночам в тридцать седьмом доносы на односельчан, после чего многие из них исчезли бесследно и навсегда, кроме магнезии назначался еще и прозерин -- страшно болючий раствор, прописанный старой гадине якобы для улучшения мышечной сократимости слабого старушечьего мочевого пузыря. Дамочкам, пытавшимся затащить холостого доктора в постельку, а таких было множество (к сведению непосвященных: в деревнях блудниц поболе, чем в городе будет), инъекции не назначались вообще. Им выставлялся диагноз несуществующей в мире болезни: "вегетососудистая дистония" с последующим назначением легких физиопроцедур, главной из которых являлся массаж, производимый доктором лично. Доктор во время обоюдно приятной процедуры отбирал из большого количества претенденток наиболее аппетитных, а уже потом назначал им свидание. Это занятие как-то скрашивало существование и давало силы для общения с мерзавцами. Доктор в разговоре с коллегами, рассказывая о пациентах, так и говорил: "А вот мои мерзавцы..."

Вердикт: Самобытная проза. Очень сочно, живо и затягивает - начинаешь и уже не можешь оторваться. Читается с удовольствием.
0

[Книга № 11/2008] Олег Верещагин "Тимур и его командос"

Около 160 кб.
Подросток Данила переезжает с матерью и сестрой из Москвы в провинциальный город Горенск-Колодезный. По приезду он ввязывается в драку с продавцами наркотиков, и его спасают подростки, члены спортивно-патриотического юношеского клуба "Хорт". С этого момента у него начинается другая жизнь.

Очень привлекательная книга для подростков, светлая, сильная и бунтарская.

Аннотация:
Я писал эту повесть в 2002 году – и прошу не судить её очень строго. Иными были реалии, иным был я – у меня (и не у меня одного…) на краткий момент появилась надежда, что всё по-настоящему, что грядёт истинное возрождение России и гибель её врагов… Этим надеждам не суждено было сбыться. Сортирный мочильщик оказался убогой пустышкой. Увы. Тем не менее – клуб, о котором я рассказал в повести, существует до сих пор. Он выстоял, выжил и остался прежним. Поэтому посвящение, которое я делаю в начале повести в виде эпиграфа – актуально и ныне. И кстати. Название этой книги появилось раньше, чем на экраны выполз идиотский фильм, снятый идиотами для идиотов и имеющий то же название.

Образец стиля:
- Это я слышал много раз, - внезапно и резко сказал Тимур. - В том числе - ты представить себе не можешь, от каких мерзких людишек! - он встал на ноги, прошелся по закутку, остановился у стены и, глядя на Данилу серьёзными глазами, продолжил: - Знаешь, сколько русских жило в Чечне в начале 90-х годов? Почти половина населения! Вот я думал-думал и не мог понять, как так получилось. Из чеченцев бандитов поддерживали далеко не все. Даже не большинство! Русских - почти половина! Так почему же бандиты так легко захватили власть? И другой пример. Время - почти то же, гражданская война в Югославии. Хорватия. В Хорватии сербов жило едва ли 30%;, а они не только смогли не пустить хорватов на свои земли, но и страну свою создали - Республику Сербская Краина - и армию, да ещё без помощи регулярных войск 2/3 Хорватии захватили, и хорваты с ними справились только когда технику, оружие и наемников из разных стран получили, да ещё инструкторов из Германии и США. Вот я и тут думал - как же так? Чем же русские - те самые русские, которые гордятся столькими победами! - хуже сербов? И знаешь, что я понял? - Тимур улыбнулся печально: - Слишком много мы пьём и говорим. Пьём и говорим, пьём и говорим, а реально давно разучились давать отпор. На любом уровне. Ты посмотри - сейчас даже мальчишки вместо того, чтобы драться, начинают хлюпать и хныкать! Там, где надо взять и сжать кулаки, они пищат, как девчонки и грозятся пожаловаться - папе, маме, телохранителю, Комитету по защите прав детства... Вот и вырастают те, кого голыми руками брать можно. Данила, одна из задач нашего клуба - главная задача! - воспитывать тех, кто любит свою родину не на словах, а на деле готов её защищать. Мы это сразу стараемся дать понять любому кандидату, чтобы ушли те, кто приходит к нам качаться или играть в исторические игрушки. "Хорт" требует от своих членов немалой самоотдачи. Ты, проще говоря, не будешь иметь морального права самоустраниться от проблем, которые сейчас обходишь стороной. Тебя будет касаться ВСЁ - или ты уйдёшь, а стоило ли тогда к нам поступать? Случается так, что выходные тебе хочется поваляться в постели - а от тебя требуют встать и отправляться разбирать кирпичи на стройке. Примерно так - понимаешь мою мысль?
- Понимаю, - задумчиво ответил Данила. - Я по правде не задумывался над этим, но я понимаю. Очень много "нельзя" и слишком мало "можно", так?
- Тебя это смущает? - поднял брови Тимур. - Данила, человек вообще начинается с этого великого слова "нельзя". Когда он говорит "хочу" и "дай" - это не человек. Это животное. Оно живет такими понятиями - ХОЧУ и ДАЙ. А вот когда он говорит себе "нельзя" - вот тогда он человек. Чем больше человеку разрешено - тем меньше в нём человека.
- Многие говорят, что это тоталитарная идеология, - выдал Данила. Тимур весело засмеялся:
- Ого! А ты не только спортом занимаешься! Молодец! А ну-ка - тут месяца два назад был один парнишка, он у нас не прижился. Вот он Голландией всё восхищался - там, мол, доверие к людям, наркотики в аптеках продают - хочешь - бери, хочешь - не бери... Как ты считаешь - это правильно?
- Это капитуляция, - твёрдо сказал Данила. Тимур кивнул:
- Ещё одно умное слово, но правильное. Капитуляция, совершенно верно - капитуляция перед "хочу" и "дай", вот, что это такое, а не доверие. Доверие - это когда с человека, много разрешив, много и спрашивают. БОЛЬШЕ, чем разрешили. Ну так как? ТЫ готов многое получать - и ещё больше отдавать? Хочешь, чтобы ТЕБЕ многое разрешали - и ещё больше требовали?

Вердикт: Хорошая, добрая, патриотическая (типа "квас против кока-колы") русская проза для подрастающего поколения. Верещагин пишет для тех, кто готов драться до последнего за свои принципы, свою семью и страну. Тем, кто принимает близко к сердцу "общечеловеческие ценности" не рекомендовано. А далее каждый выбирает для себя. Хотя, кажется, уже поезд ушел...
0

[Книга № 10/2008] Андрей Дмитриев "Бухта радости"

Около 160 кб.
Андрей Дмитриев — прозаик с неповторимой интонацией. Она чиста до стерильности и гипнотична до оцепенения. Причем сюжеты его романов, повестей и рассказов, что называется, носятся в воздухе. Автор не сторонник будоражащих спецэффектов и запутанных авантюр. Все, о чем Дмитриев пишет, происходит здесь и сейчас. Житейская фабула его нового романа тоже очень характерна для нашего времени: однажды Михаил Стремухин, немолодой одинокий человек, "малахольный тип", попадает на мушку непрофессиональных аферистов. Прикинувшись его одноклассниками, каталы выманивают будущую жертву на пикник в бухту Радости, чтобы напоить и заставить "лоха" подписать акт о продаже роскошной квартиры. Однако у горе-разводил ничего не выходит по причине их собственного разгильдяйства. Зато Стремухин, благодаря одноклассникам, попадает в головокружительный водоворот приключений. Пестрая и разнообразная компания действующих лиц оказывается в каком-то отрезанном от мира, застывшем во времени пространстве. Электрички в бухту Радости не ходят, последняя «Ракета» в Москву уже отчалила. Реальный, многим знакомый заветный уголок отдыха с помощью сдержанных, но выразительных штрихов превращен автором в замкнутый фантастический мирок." (Владимир Гуга)

Образец стиля:
Нотариальная контора, куда он, как положено, направил заявление о праве на наследство, советовала сбор бумаг доверить юридической консультации, расположившейся дверь в дверь, и поручилась за ее надежность. Стремухин было и последовал совету, но испугался суммы, которую юристы запросили за услуги. Он никогда не знал достатка, и потому, отвергнув здравый смысл, сказал юристам сдавленно: “Пожалуй, я денек еще подумаю”, — и поспешил сорваться с их крючка. Чтоб самому пойти по кругу учреждений и контор, томиться чтобы в толпах у окошек и дверей с казенными табличками, следить за прохождением бумаг и путаться в их очередности — о том он все ж не помышлял. В газете “Рука об руку” увидел объявление: “Услуги стряпчего: развод, раздел имущества, наследство”. Его расположило слово “стряпчий”.

Им называл себя довольно молодой и аккуратный человек по имени Савелий. Брал он немного, чуть не вдвое меньше, чем контора: всего лишь триста пятьдесят зеленых. Стремухин нервничал при встрече, но строгость этого Савелия и обстоятельность его ответов по существу и всем деталям дела, его подробные рассказы о себе (окончил юридический, заочный, был следователем в районной прокуратуре, с трудом ушел, с трудом нашел доброжелателя в коллегии московских адвокатов, куда так просто не попасть, и только-только пробует себя на этом поприще), его визитка с адресом и всеми телефонами — внушали, в общем-то, доверие. Тем более что плату за услуги Савелий был готов затребовать лишь по вступлении клиента во владение наследством.

Мать не имела сбережений. Наследством значилась ее квартира на Беговой: почти и без вещей, зато трехкомнатная, под девяносто метров жилой площади, с обширной кухней, с эркером, под потолком на высоте четырех метров; все, правда, портил шум запруженной машинами проезжей части за окном; зато хорош был вид на ипподром. И часто, уставая читать письма с того света на тот свет, Стремухин подходил к окну, и сквозь автомобильное угрюмое нытье к нему летел вдруг сдвоенный удар стартового колокола, потом накатывали голоса трибун; они манили его, будто волны моря, — то были голоса иной, живой, не горькой жизни, пусть игроком он не был и позыва поставить на Медиану иль Кейптауна не испытывал ни разу.

В конце июня позвонил Савелий, сказал, что все готово. Стремухин пригласил его на Беговую. Он угостил Савелия настойкой хрена, тот пригубил ее из вежливости, обжегши губы. Деликатно увлажнил их кончиком языка. Предъявил Стремухину к оплате стопку квитанций — все пошлины, что сам вносил в Сбербанк по ходу дела, чтоб зря клиента не тревожить. Стремухин изучил квитанции и добавил, сколько было нужно, денег в приготовленный конверт с гонораром. Савелий спросил у Стремухина, как тот решил распорядиться квартирой. Если намерен продавать, то он готов помочь, как помогал и до сих пор. Стремухин, не потратив и секунды на раздумье, уверенно сказал, что собирается в этой квартире жить, ну а свою, возле метро “Нахимовский проспект”, будет сдавать; и наниматель есть, уже пыхтит от нетерпения. Савелий не расстроился, напротив: “Еще бы, ваше детство! — он с пониманием обвел глазами гэдээровскую мебель, потом воздел их к потолку: — Оно, я понимаю, прошло здесь?”. Стремухин молча это подтвердил. Савелий весь размяк: “Как это хорошо, как хорошо!”. На том расстались.

Едва закрыв дверь за Савелием, Стремухин встал под душ и долго силился отмыться от чувства неопрятности. Не мог он сам себе толково объяснить, зачем соврал Савелию. Он ведь давно решил эту квартиру продавать. Свою ж берлогу на Одесской он любил и расставаться с ней не собирался. Струя гудела, пар стоял, Стремухин мял в руках изношенную губку и пробовал понять, зачем соврал: в том, чтоб продать квартиру матери, ни для кого, тем более для стряпчего, не было ничего предосудительного… Вышел из душа мокрый и увидел на столе одно из мучительных писем — его он перечитывал в ту саму минуту, когда Савелий позвонил в дверь. Отец в этом письме спешил обрадовать: он получил получку и готов немедля выслать деньги на цветной телевизор, но — при одном условии: чтоб непременно куплен был “Рекорд”: “Воронежское производство, — самое надежное, ты мне поверь, Елена, мне об этом говорили многие специалисты в электронном деле. Куда там пресловутым “Грюндигам”! Неплох еще “Шилялис”, который делают литовцы, но у “Шилялиса” уж очень маленький экран, а это вредно для зрения. Цена “Рекорда” — ни дорого, ни дешево, но дело даже не в цене. А дело в том, что по размерам он не слишком уж громоздкий, но и не маленький. Мне говорили, что у вас в Москве, на Ленинском проспекте, есть магазин, где этот телевизор можно взять, и не записываясь в очередь. Лучше всего поставить его в эркере, в углу у подоконника, так, чтобы солнце с Беговой не падало на экран”… Там, в эркере, и простоял этот “Рекорд” лет двадцать. Экран его с годами все же выцвел; цветной “Рекорд” стал черно-белым. Разговаривая с Савелием, Стремухин мельком на экран поглядывал и успевал увидеть в нем свое нечеткое и сумеречное отражение. “Быть может, не остыв еще от чтения письма о телевизоре, я вдруг взглянул на телевизор, и потому вопрос Савелия меня смутил, и я соврал”, — так смутно разрешил свое недоумение Стремухин, перерывая в поисках полотенца содержимое шкафов.

Все эти платья, блузки, пиджаки, пальто с воротниками из цигейки, пододеяльники и простыни он, увязав в узлы, отвез в церковь Бориса и Глеба на Перекопской, чтоб их раздали нищим. Поп узел посохом разворошил, особой радости не выказал, но и одобрил. Квартиру, попав в бум, Стремухин продал дорого и быстро. В депозитарии Сбербанка, что на Малой Дмитровке, он запер сто семьдесят пять тысяч долларов наличными. И для начала при себе оставил ровно десять тысяч на расходы.

Настал июль, и были деньги. Настала жизнь, и нужно было к ней вернуться. Стремухин не знал, как. Письма родителей он перевез к себе на Одесскую, сунул в чулан и больше не читал. С тех пор он думал только об одном — как перестать о них думать, поскольку мысль о них, да и любая мысль, всегда упрямо возвращалась в мысль о смерти, как если бы он все еще обязан был о смерти думать, как если б оставались обязательства, которыми он был повязан с этой мыслью. Весь год границы обязательств были нерушимы. И вот границ не стало, но пограничник не желал уйти с дороги. Была тоска по жизни, была и жажда своеволия, и наготове были деньги, которые могли бы эту жажду утолить, но мысль о смерти, ничего уже не требуя, жила в нем наглой приживалкой и выедала волю. Стремухин впал в хандру. Душа была тупа и даже алкоголь не принимала. Тут начались звонки из Осло, со слезами и вопросами. Стремухин отвечал сухо. Однако же и вспомнил: в мире много заграницы, для того Богом и выдуманной, чтобы лечить от перепрелых мыслей. Купил, покорствуя рекламе, два двухнедельных тура: на август в Чехию и на вторую половину сентября в Италию и тотчас же о Чехии с Италией забыл. Решал, как быть с июлем. В Москве стояла жара, и в воздухе стояла пыль. Хотелось влаги и прохлады, свежего ветра. И вот однажды, когда он вяло перелистывал журнал “Досуг и отдых”, пытаясь сделать выбор между турбазой на Байкале и пансионатом на Валдае, его отвлек звонок по телефону. Голос был женский, настороженно-взволнованный: “Ты узнаешь меня, Стремуха?”…

Вердикт: В целом понравилось. Очень приветливый, подвижный роман похож одновременно на комедию положений, мелодраму и легкий бытовой триллер. Читается легко, язык хороший, написан мастерски.
Related Posts with Thumbnails