29 янв. 2012 г.

0

Как фотографировать на улице? (метод Гарри Виногранда)

В 20 лет молодой американский художник Гарри Виногранд (Garry Winogrand, 1928-1984) зашел в фотолабораторию при колумбийском университете, а уже две недели спустя навсегда оставил живопись и посвятил свою жизнь фотографии, став одним из классиков уличной фотографии. Говорят, его часто можно было заметить прогуливающимся по улицам Нью-Йорка с фотоаппаратом Лейка, постоянно фотографирующего, казалось бы, обыденные, малоинтересные события. Когда смотришь его фото, создается ощущения, что видишь сквозь дыру в заборе, проходящую на улице жизнь.
Гарри Виногранд

Garry Winogrand. World’s Fair, New York. 1964

Многие фотографы учат тщательно подходить к выбору снимаемого, "много думать", экономить количество кадров. Особенностью Виногранда было снимать патологически много. В 1964 году на двухдверном стареньком Форде, Гарри Виногранд пересёк Америку, сняв примерно 20 тыс. кадров (550 плёнок). Он напечатал “контакты”, разобрал их и, в конце концов, сделал около тысячи рабочих отпечатков. Из этой тысячи в своих выставках и публикациях он использовал 50 и не оставил никаких соображений, записей, планов касательно прочих девятисот пятидесяти (или девятнадцати тысяч девятьсот пятидесяти) кадров.

Один человек (Мейсон Резник, Mason Resnick) прошел обучение на двухнедельном семинаре у Гарри Виногранда в 1976 году и интересно описал свои впечатления от целостного подхода мастера к фотографии, позже признав, что эти две недели перевернули его жизнь.

"Весь первый день, мы провели просматривая его фотографии. Фотографии удивляли нарушением всех правил композиции. Они были заполнены движущимися людьми и в них существовал нестабильный динамический баланс между юмором и одиночеством, вписанный в странные углы — незнакомая, но мощная комбинация. Мы смотрели фотографии, Гарри ничего не пояснял, он вообще говорил мало. Создавалась впечатление, что ему скучно и неуютно, что он случайно застрял в этом классе. Некоторые из нас пытались нарушить тишину вопросами, на которые Виногранд отвечал скупо и односложно....

Виногранд призвал нас забыть свои представления о том, как сфотографировать что то: "Фотография это иллюзия, буквальное описание того как камера увидела кусок времени и пространства". Он говорил, что мы делаем только те фотографии, которые заранее можем себе представить. Что трудно, но нужно, сломать эти наши представления о том, как будет выглядеть на фотографии то, что мы фотографируем. Он призывал нас позволить тому, что мы видим, самому определять — быть ли сфотографированным и как быть сфотографированным...

... когда мы уже почти поверили в бесперспективность наших занятий Гарри вдруг сказал: "У-ф-ф-ф, пойдемте-ка на улицу, немножко поснимаем". Мне послышалось, что в его голосе промелькнули нотки отчаянья.

Вот тогда и началось самое интересное.

Он открыл свою фотосумку и мы смогли увидеть её содержимое. В ней находились две Leica М4 с объективами 28 мм и несколько десятков роликов Kodak Tri-X. В верхней части сумки лежали желтые самоклеящиеся бумажки. Он рассказал нам, что пишет на них, на какой чувствительности он отснял ролик и затем приклеивает к кассете, чтобы потом знать как её проявлять.

Как только мы вышли из здания, он включился моментально, намотал кожаный ремешок Leica на запястье правой руки, быстро проверил свет, выставил выдержку и диафрагму, внимательно посмотрел по сторонам и приготовился к работе.

Мы быстро поняли его технику — он медленно шел или стоял посреди людского потока. Снимал он очень много. За очень короткое время, не нарушая неспешное движение, он отснял ролик. Когда он перезаряжался, я спросил его, не жалко ли ему тех моментов, которые он не может снять, пока меняет пленку в камере: "Не о чем жалеть пока я меняю пленку — все равно никаких фотографий не будет". Он постоянно смотрел вокруг себя, и если вдруг видел какую-то ситуацию на другой стороне оживленного перекрестка, вполне мог перебежать улицу, игнорируя движение.

Невероятно, но люди совершенно не реагировали на то, что Гарри их фотографировал. Я был этому крайне удивлен, тем более что он не предпринимал ничего, чтобы скрыть факт своего присутствия. Он просто стоял на пути у людей и их фотографировал. Мало кто обращал на него внимание и никто не выказывал раздражения. Он заражал людей своей доброжелательной энергией, постоянно улыбался и кивал тем, кто попадал в его кадр. Это выглядело так, будто фотографирование было его второстепенной целью, а главным являлось общение и установление быстрого личного контакта с прохожими. В то же время он ни на секунду не забывал о том, чем занимается и делал это очень органично. Переходя из тени в свет и обратно, он постоянно корректировал экспозиционные параметры камеры. Один из его комментариев звучал так: "Хорошая экспозиционная пара — это выдержка 1/250 и диафрагма 8".

... Я попытался снимать не глядя в видоискатель, но когда Гарри заметил это, он мне строго-настрого запретил так делать. "Ты потеряешь контроль за тем, что попадает в кадр" — предупредил он. В начале я не мог поверить, что он всегда смотрит в видоискатель прежде чем сделать снимок, я ходил за ним и внимательно наблюдал. Действительно, Гарри всегда смотрел в видоискатель, прежде чем нажать на кнопку. Делал он это в доли секунды, но я видел, как он корректировал положение камеры. Он был быстр и точен.

... Я изучал отбор пытаясь понять его логику. Наконец до меня стало доходить, что если в фотографии был интуитивный ответ на что-то визуальное, не объяснимое словами, если вся фотография работала-то она ему нравилась. Если же работала только часть фотографии, то тогда она не была для него достаточно хороша. Мы использовали полный кадр — Виногранд не разрешал кадрировать фотографии, говоря что "В необрезанной фотографии визуальная проблема видна наиболее отчетливо, а значит работа над ней более эффективна". Так же Гарри постоянно втолковывал нам чтобы мы снимали то, что нам интересно и доверяли своему выбору, даже если ни кто не будет с нами соглашаться.

Ко второй неделе Виногранд рассказал нам о своих методах работы, которые были несколько необычны, но не лишены особого порядка. Он никогда не работал с отснятым материалом сразу после съемки. Он намеренно ждал год или два, чтобы выветрить из памяти какие-то эмоции, которые сопутствовали съемке и созданию отдельных изображений. Это по его словам позволяло подходить к работе с контактами более критически. "Если во время съемки у меня было хорошее настроение, и если бы я начал работать с отснятым материалом сразу же, то мог бы отобрать фотографию не за то, что она хорошая, а потому, что она напомнила бы мне о моем хорошем настроении. Вы сделаете лучший выбор, если сможете надолго отложить процесс отбора — тогда вы сумеете посмотреть на свои контактные листы холодно и непредвзято".

... Он никогда не выходил на съемку говоря себе: «Я хочу сфотографировать Х сегодня», — поскольку это создало бы предубеждение и не позволило бы ему быть открытым для чего-то другого. Он фотографировал без каких-либо установок на какую-то фотографическую тему, или на то, как фотография должна выглядеть. Он говорил: "Я снимаю всякие штуки, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть на фотографии".

Он призывал нас посещать музеи и галереи, чтобы мы смотрели на большие фотографии, узнавали как выглядят хорошие отпечатки. Рекомендовал смотреть работу таких фотографов как Роберт Франк (Robert Frank), Улкер Эванс (Walker Evans), Роберт Адамс (Robert Adams), Ли Фридлендер (Lee Friedlander), Пол Странд (Paul Strand), Брассаи (Brassai), Андре Кертеш (Andre Kertesz), Анри Картье-Брессон (Henri Cartier-Bresson). Он рассказал нам о себе, о своих любимых местах, где он может много снимать. Оказалось что его любимое место — Columbus Circle в Нью-Йорке в 3 часа дня в воскресенье. Когда мы его спрашивали почему в его фотографиях горизонт завален, он переспрашивал: — "Что завалено?" .. Он говорил что съемка и отбор фотографий — это "приключение в наблюдении", что надо наслаждаться самим этим процессом. Что хорошая фотография — это та, в которой есть конфликт между формой и содержанием, что настоящее искусство всегда находится на грани срыва.

Эти редкие и случайные высказывания через некоторое время сложились в целостный подход Виногранда к фотографии, которые в двух словах можно было бы сформулировать так: никаких предубеждений. Его фотографии уникальны и самобытны. Даже его метод обучения, который предлагал студентам самим формировать урок, реагируя лишь на их вопросы, отражает философию Виногранда, в которой он не полагается на предыдущий опыт".

1 февраля 1984 года у 56-летнего Гарри Виногранда был обнаружен неоперабельный рак желчного пузыря, через полтора месяца, 19 марта, он умер. После его смерти остался гигантский фотоархив, в том числе 2500 вообще не проявленных плёнок, 6500 плёнок, которые были проявлены, но “контакты” с них никогда не были напечатаны, 3000 плёнок, с которых были напечатаны “контакты”, но “контактные” листы не содержали никаких помет, то есть, судя по всему, Виногранд эти листы просто никогда не брал в руки. Выходит он снимал гораздо быстрее, чем успевал обработать и осмыслить.

Очевидно, что этому уникальному человеку не удалось посмотреть в общей сложности 12 000 роликов, или 432 000 фотографий, снятых им. Хотел ли он и собирался ли действительно обработать эту гору - философский вопрос. Гари Виногранд ушел от нас, дав пищу архивистам, биографам и искусствоведам.

Использована информация фотографа Михаила Лемхина, информация сайта Photographer.ru (авторский перевод Владимира Жарова, 2010 год.)
Оригинал


Photos © Estate of Garry Winogrand 

26 янв. 2012 г.

0

[Книга №2/2012] Дмитрий Быков. Списанные


Книга - первый роман гротескно-фантастической трилогии "Нулевые". Его главный герой, молодой телевизионный сценарист Свиридов, вдруг обнаруживает себя в таинственном списке, где состоят, кроме него, еще 180 москвичей в возрасте от 16 до 60 лет. Кто и зачем внес их в этот перечень, члены которого то лишаются работы, то получают повышения по службе, то вызываются на всеобщую диспансеризацию? До попадания в список все эти люди никак не были связаны друг с другом, никто не чувствовал за собой серьезной вины. Ну да: недоплачивали налоги, травили анекдоты про Путина,  — но ничего такого, чего не делали бы окружающие. Никаких официальных обвинений не выдвинуто, однако каждый чиновник, каждый мелкий администратор знает: с этими можно делать все, что угодно. И не только можно — нужно, иначе коллеги не поймут и начальство погрозит пальцем. 

Образец стиля:
Всякий русский человек занят чем-то великим, а любую работу воспринимает как отвлечение, почему и ненавидит ее. Что он делает, глядя в пустоту? Мыслит мир. Этой молчаливой задумчивостью держится все.
...
Диспансеризация была как диспансеризация — кровь, флюорография, пробег по специалистам с выкликанием списантов по алфавиту; как ни странно, примерно треть принесла спичечные коробки с дерьмом. Воистину, если завтра позовут на виселицу, половина припрется со своей веревкой; интересно, каких послаблений они рассчитывают добиться? Доктор, вот дерьмо; это вам, доктор! Может быть, теперь меня не на общие работы, а хоть в санчасть, хоть учетчиком, нормировщиком, придурком, — ведь я принес говно! 
...
Если б издавать подробную опись имущества любого покойника — это лучше любой биографии: и документ времени, и даже итог судьбы...
...
В молодости думал, что надо делать добрые дела, а все остальное бессмысленно. Ходил в Дом ребенка, видел множество идиотов. Вот они и развлекаются. Дрочат по углам безо всякого стеснения. Это их единственное развлечение.
— Помню. Но не хотите же вы сказать, что Россия — такой даун?
— Именно это и хочу, — с удовольствием подтвердил Салтыков. — Есть самогипнозы высшего порядка, есть низшего. Здесь даунизм выбран добровольно, в результате проб и ошибок. Попробовали высший порядок, не пошло, неинтересно, — это как любера вести в кино на Антониони. Он посмотрит и опять выберет качалово, мочилово, групповое кричалово на стадионе, насилово в подъезде… В результате для отвлечения от смерти и прочей экзистенциальной проблематики выбран простейший вариант. Пункт а: произвольно делим всех на земщину и опричнину. Пункт б: опричнина ебет земщину. Жестоко, с наслаждением, с надрывом, с полным забвением приличий. Критерий выбора произволен: это могут быть, допустим, бояре и дворяне, а могут русские и евреи, буржуи и пролетарии, коммунисты и беспартийные… В настоящий момент мы видим триумф наслаждения как такового, с полным отказом от мотиваций: список составляется произвольно, и сверху недвусмысленно указывается: этих можно. Аллонз анфан де ля патри, извините мой французский.
Чувствовалось, что Салтыков ненавидит Родину и это ему очень нравится. Родина поистине решала все экзистенциальные проблемы Салтыкова, поскольку на нее можно было списать любые неудачи, дурную погоду и даже собственную смертность. В остальном мире, вероятно, никто никогда не умирал — или смерть была не так травматична, вследствие чего и отвлекаться от нее можно было менее брутальными развлечениями вроде того же Антониони; но здесь, чтобы избыть ужас чисто русского небытия, требовался беспримесный садомазохизм...

Вердикт: показана жизнь современных реальных людей, со всеми их слабостями и недостатками, унижениями, страхами и надеждами. Поиски ответов "кто? зачем? как дальше жить?, почему так живем в нашей стране?". Чтение затягивает, не лишено юмора и цинизма. Для зрелых читателей, склонных к самокопанию.
0

[Книга №1/2012] Эдуард Лимонов. Священные монстры


Работа известного скандального русского писателя и политического деятеля (бывшего председателя запрещённой в России Национал-большевистской партии) - человека, "из которого вышла" маргинальная культура. Книга написана в тюрьме.

"Эта книга не предназначается для обывателя. Она предназначается для редких и странных детей, которые порою рождаются у обывателей. Для того, чтобы их поощрить: смотрите, какие были les monstres sacres, священные монстры, вот какими можно быть. Большинство населения планеты, увы, живет овощной жизнью."

Это сборник маленькие эссе о людях, которые, на взгляд автора, оказали настолько большое влияние на жизнь общества, что были или должны будут быть возведены в разряд идолов. 

Образец стиля и цитаты:
о Леонтьеве
общая масса современников относилась к писателю и философу Леонтьеву равнодушно, его едва знали, в то время как гремели Толстой и Достоевский. Леонтьев с его социальными идеями, с отвращением к европейцам и любовью к варварству, к туркам, с его импрессионизмом, был малопонятен. Граф Толстой был попроще, его романы были попроще, его видение мира: брюхатая Наташа Ростова, Пьер Безухов, тетешкающий ребенка, были свои, близкие

О Хлебникове
Хлебников не только неоспоримый гений поэзии 20-го века. Он намного крупнее и больше Пушкина, заявленного гением поэзии 19-го века. В 20-м веке было достаточное количество высокоталантливых поэтов, но все они: Маяковский, Мандельштам, Пастернак, Крученых, но все они, плюс еще многие, без остатка умаляются в Хлебникове. То есть в полифонном, политематическом поэтическом мире Хлебникова звучали и мотивы Маяковского и Мандельштама и Пастернака и Крученых.., но их всех вместе может заменить один. Даже Блок с его якобы уникальной поэмой "Двенадцать" может быть найден в Хлебникове без труда. Это сразу несколько поэм, включая поэму "Ночь перед "Советами". "Ладомир" и "Война в Мышеловке" могут быть рассматриваемы как прототипы поэм Маяковского и, по всей вероятности, так оно и было. Маяковский слушал учителя. Велемир Хлебников сделал столько, что хватает как раз на дюжину первых русских поэтов 20-го века. Причина того, что он до сих пор невидим, непризнанны его поэтические размеры даже спустя 79 лет после его смерти в деревне Санталово - причина этого непоэтическая. Это лень, глупость и тупость наших современников. Подумать только - возвеличивать довольно ничтожную Анну Ахматову (прав был Жданов в своей оценке ее достаточно жеманных и мелких стихов), бессвязную Цветаеву, небольшого Пастернака и игнорировать поэта, написавшего "Усадьба ночью чингизхань!", мрачные строки "Войны в мышеловке": 
"Воскликнул волк:
- Я юноши тело ем! 
Мы старцы подумать пора, что делаем...
...Иль пригласите с острова Фиджи
Черных и мрачных учителей
И изучайте годами науку
Как должно есть человечью руку..."

Хлебникова называют в ряду других поэтов. Но ему место впереди, одному. 

о Генри Миллере
У Миллера есть две удачные книги. "Tropic on Cancer" и "Happy days in Clishy". "Тропик Козерога" и все остальные нексусы и плексулы лишь неудачные, разжиженные, рыхлые повторы "Тропика Рака". "Тропик Рака" вышел в 1933 году....на свет появился вот такой statement, "Tropic of Cancer". Statement о свободной жизни, о легких девушках, о незамысловатых мыслях, выпивке и странных людях. Появилось на свет евангелие индивидуалиста.

О "Мастере и Маргарите" Булгакова
Хотя если считать по высокому гамбургскому счету, книга получилась вульгарная, базарная, она разит подсолнечным маслом и обывательскими кальсонами. Эти кальсоны и масло преобладают и тянут вниз и Понтия Пилата и Воланда и Христа. С задачей создать шедевр - роман высокого штиля Булгаков не справился - создал роман низкого, сродни "Золотому теленку".

Результат общей деятельности Булгакова-литератора неутешительный: это большой кусок мяса искусства - "Белая Гвардия", и несколько жирных и жилистых довесков к нему. И тут никакие памятники по Москве не помогут. Также как и количество поклонников-обывателей.

О Л.Н.Толстом
Новая европейская литература: Селин, Миллер, и это не случайность, родилась в 1932-1933 годах, тогда именно, когда современный мир абсорбировал Фрейда, независимо от того читали ли труды Фрейда Селин или Миллер. Старения избежали безусловные гении: Бодлер, Бальзак, творцы вневременные, а вот поденные чернорабочие литературы пострадали очень.
"Война и мир" большая халтура, задуманная как эпопея о Брежневе "Малая Земля", или как она там называлась.

Добавив модного тогда (но самую чуть-чуть, малость) натурализма - светские господа у Толстого говорят по-французски, Толстой, с божьей помощью, приступил. И слепил халтуру такую же халтуру, как второй михалковский гимн для второго Совдепа г-на Путина. Ведь роман - одно сплошное общее место.

Толстой начинал, впрочем, хорошо: с талантливых "Севастопольских рассказов", с талантливого "Хаджи Мурата". Но его романы - литературная халтура. То же, что я высказал о "Войне и мире" можно сказать об "Анне Карениной" и "Воскресенье". Они собраны из конструктора литературных штампов. Бытует мнение, что "Анну Каренину" Толстой написал из чувства ненависти к жене Софье Андреевне. Возможно, что и так, но говоря о книге, та мораль, те побудительные мотивации, исходя из которых действуют герои книги, эта мораль светских семейств 19-го века нам далека, как условия жизни на Луне. Сегодня, когда иная веселая москвичка может за день побывать в постелях трех разных мужчин, проблемы мадам Карениной кажутся достойными улыбки. Это не значит, что нужно равняться на веселую москвичку. Это значит, что мораль общества изменилась. Что, почитать тогда Великих Писателей как памятник архитектуры и старые книги? За выслугу лет? За патину времени?

Я в свое время внимательно прочел "Смерть Ивана Ильича". Ничего кроме скучного любопытства не испытал. Дело в том, что героизация обычного человека никогда не может удастся. В нем нет ничего интересного, в обычном человеке. Он не достоин ни жалости, ни удивления. Потому и неудача.

Лев Толстой остался в памяти народной, прежде всего, как большой чудак. Пашущий барин, непротивленец злу насилием, писатель, которого церковь подвергла "анафеме", как густобородый, седобородый, обильнобородый старичок, возможно, не совсем в здравом уме.

Может показаться, что я недолюбливаю Льва Николаевича. Дело тут не в этом. Просто, на мой взгляд, творчество Толстого - банально, он не создал ничего удивительного. Одно эссе К. Леонтьева "Европеец - как орудие всемирного разрушения" затмевает для меня все пухлые тома Толстого, полные воды. Что он сумел создать, и в этом он впереди своего времени - он создал свой "имидж". Профессионально, из чудачеств, из фотографий-открыток "Лев Толстой за плугом", "Лев Толстой за самоваром", из толстовства, из церковной анафемы: слепил так здорово, что любой современный пиаровец позавидует. Имидж работает до сих пор.

Толстой - писатель для хрестоматий, как Пушкин - поэт для календарей. Но он мало дает душе, от него не задыхаешься. Он не шампанский гений. А большинство собранных под этой обложкой священных монстров - шампанский гений. Толстой - плоский художник. Плоский и скучный, как русская равнина. Если бы не его персональные экстравагантности, вряд ли он был бы в этой обложке бок о бок со священными монстрами. Особенно спас его в моих глазах последний побег до Астапово. Возможно, его посетила "иллюминация", и он увидел пошлость, ровную пошлость своих книг? Мы этого не узнаем. Вообще умереть в бою, в пути, под забором почетно. Умереть в своей постели постыдно.
Так что ленивый мальчик прав. Читать хочется то, что интересно, что открыл, отщипнул - вкусно оказывается, ну и читаешь дальше. А картинки сражений посредством слов, так лучше посмотреть исторический телефильм, или панораму Бородинской битвы. Лучше какого-нибудь причмокивающего Эдварда Радзинского поглядеть. По таким ленивым мальчикам и нужно определять, живая или мертвая еще книга, талантливая или нет. Дайте мальчику и проверьте. (Мало вероятно, чтоб он отложил бы мой "Дневник неудачника".) Ориентироваться надо на мальчиков.

Лев Николаевич правильный писатель. Правильный для государства и Отечества. Написал на безопасную тему - о событиях далекого прошлого, как Михалков хитрый унаследованным умом предков, выживавших при любом режиме делает свои фильмы о бесспорном прошлом. По всей вероятности, Толстой в его время страдал уже "синдромом Солженицына" - ему хотелось своей "Войной и миром" навязать его видение истории. Как Солженицын, он изготовил тяжелое "Красное колесо" своего времени: "Войну и мир". Возможно в 19 веке это был крик моды. Сегодня это неповоротливое, тяжелое сооружение, даже в тюрьме жаль тратить на "это" время. Как мексиканский сериал.

Вердикт: весьма субьективное мнение автора о известных людях, среди которых любой читатель найдет пару-тройку интересных именно для себя (Достоевский, Гоголь, Хлебников, Генри Миллер, Че Гевара, Моцарт, Фрейд, Хэмингуэй, Мерлин Монро, Оруэлл...). Хоть местами и эпатажно и без фактов, но можно почерпнуть много полезной информации. Расширяет кругозор и весьма занятно.


18 янв. 2012 г.

0

То, что я сейчас написал, не могут опубликовать сегодня ни в одной газете. М. Задорнов

Михаил Задорнов почти оставил в покое "тупых американцев" и отжигает правду-матку об отечественном шоу-бизнесе. Не ново, но талантливо.

О телевидении (перестал смотреть ТВ)
И что же я в результате потерял? О чём таком очень важном не узнал вовремя? О том, что Киркоров родил дочь (страшная, кстати, сама по себе фраза, которую обыватель передаёт из уст в уста), что Галкин и Пугачёва поженились и их первая брачная ночь прошла удачно. Что ещё? Ах, да - Чубайс женится на Дуне Смирновой!

Обо всём этом - самом интересном и самом важном в нашей жизни я узнал в различных компаниях без излишней потери времени. И теперь чувствую себя подкованным весьма полезными для современного человека знаниями. И даже знаю, что во время очередного заседания суда в Лондоне перед Рождеством судья пожелал Борису Абрамовичу Березовскому, Роману Абрамовичу и его адвокату Лоуренсу Рабиновичу светлого Рождества.

О продюсерах телепрограмм
Современные передачи создают… продюсеры! Все их компании поголовно называются «продакшны», то есть «на продажу сделанные». Телевизионные передачи они называют профессиональным словом «продукт». И продают его так же, как продаётся в магазинах колбаса, поп-корн и «Пепси». Я сам не раз слышал, что мой концерт продюсеры называют брендовым продуктом.

Именно на Втором канале, я тому свидетель, впервые появилось требование к выступающим в жанре сатиры – ни слова про Путина, ни слова про Медведева.
- А если что-то хорошее?
- Мы же вам уже сказали: ни слова, даже хорошего!

Это ж как надо любить деньгопровод, чтобы бояться о власти сказать даже хорошее? Ещё бы! Хорошее может оказаться недостаточно хорошим, и тогда Второму каналу Кремль не даст «бабла» на его светлое бабловое будущее. Глава Второго канала занят только двумя делами: первое – лизать трон Кремлю, второе – сидеть у себя в кабинете и старательно заниматься тем, чтобы никто не узнал, что он ничего не понимает в современном телевидении. Для того, чтобы понимать, у него есть Гохштейн: маркетолог, франшиза, манагер и цербер в одном лице...

Когда же, наконец, наши телезрители поймут, что продюсеры современного российского телевидения, считают российский народ быдлом? И что они не могут создать «продукт» о любви, чести и достоинстве поскольку об этом ничего не знают. Их передачи основываются на том, что им близко: на скупости, скандалах, пошлости, сквернословии и … трусости!

Пошлость и жестокость в эфире – проявление трусости продюсеров и их попсовых рабов.

Вот почему на смену остроумию пришла пошлость! Надо же как-то веселить телевизионный быдлятник.

Развлекательными передачами на Втором заведует Гохштейн. Он часто артистам говорит такую фразу: «Я знаю, что нужно сегодня русскому народу!» Когда к нему пришли молодые авторы и принесли заявку на юмористическую телевизионную передачу без пошлости, он откровенно спросил: «А где пошлость?» Иначе, мол, не будет рейтинга.

Вот почему во всех передачах, связанных с шоу-бизнесом, мы видим одни и те же лица. Продюсерам не нужны молодые таланты. Их долго раскручивать. От лиц старых прибыль можно получить сразу. Они надёжные бренды! Создавать новые рискованно. Поэтому, что ни программа, то бренд сивой кобылы!

Вы думаете, я считаю продюсеров во всём виноватыми? Ни в коем случае! Виноваты в том, что с многочисленных каналов на нас выливается столько нечистот, сами телезрители! Пока они смотрят тот «продукт», который создаётся для быдла, они и есть быдло! К продюсерам не может быть претензий: они сами продукт нечисти, бесовщины в отличие от телезрителей, которым в большинстве своём эта бесовщина не нравится, но просто лень встать с дивана, нажать на кнопку, отключить телебыдлятник, взять книжку, сесть в удобное кресло под торшером и почитать.

Телевидением правят деньги. Телепродюсеры в компании даже не говорят о бабах. Только о бабках! Однажды, находясь с ними за столом, я всё-таки предложил поменять их любимую тему и поговорить о бабах. Один из продюсёров начал жаловаться, что бабы стали стоить очень больших бабок!

Телезрители сами дают рейтинг скандалам и пошлости. А потому нечего на другого пенять, коль у самого рожа кривая. Пока в России будут прежде всего интересоваться, кто отец дочери Киркорова и пришли ли крестьяне деревни Грязь к замку Пугачёвой и Галкина, чтобы приветствовать наутро молодожёнов, гохштейны будут лучше других понимать, что нужно русскому народу.

А потому виноваты не продюсеры, которые нам на блюдечке приготавливают западные блюда, слегка политые нашенским соусом, а мы сами, поскольку всё это смотрим! И даём рейтинг. А продюсеры с этого рейтинга получают копеечку! Вот чего мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь понял. Посмотрел передачу, и неважно, что ты её обругал: к продюсеру всё равно прилипла копеечка...

Пока мы это едим, нас будут считать дураками.

Оригинал

17 янв. 2012 г.

0

Хлопці з Los Colorados




Перше музичне відкриття 2012 року.

Гарно та відверто смалять хлопці з Los Colorados — українського музичного гурту з Тернополя, що стали справжньою сенсацією, особливо у США і інших країнах світу, після розміщення своїх пісень в мережі інтернету. Після заснування гурту у 2006 році, за словами виконавців, було винайдено новий музичний стиль — "агро-алко-рок", а з творчістю групи на Youtube ознайомилося понад 3 млн. глядачів.
Склад:
    Руслан Приступа — вокал
    Ростислав Фук — гітара
    Сергій Масик — бас-гітара
    Олександр Драчук — ударні.


Зразок стилю:
Ми летимо орбітами, ріллями нерозбитими
Бо маємо гектарів добіди
А завтра прийде вихідний, Я синові віддам коней
і з жінкою посварюсь, як завжди
Худобу нагодую, мопед відремонтую
і з кумом на рибалку я махну
І там в тендітній тишині засмажу сало на вогні
По килішках біленьку розіллю
(Рілля в іллюмінаторі)

Ти красива завжди
В тебе кльова машина
Твій тато - депутат
Всьо нормально з грошима
Мама - бувша модель
Цілий день у спа-салоні
Маєш дядька в Москві
Два брати в Вашингтоні

Носиш ліфчик від Прадо,
А труси від Армані
А мої штани -
Пошиті в Казахстані
Я дістану з кишені
Тридцять третю Нокію
І шепочу тихенько
Шо від тебе я млію
(Джулія)

Вердікт: Душевно! Більшість пісень - добре виконаний закос під легкий хеві-метал з актуальними текстами. Рекомендую!
за наводкою Native-born citizen

більш лірично:
 
Related Posts with Thumbnails