Бахыт Кенжеев - русский поэт, прозаик, эссеист казахского происхождения. Родился в 1950 году в Чимкенте, с трех лет жил в Москве. Закончил Химический факультет МГУ. С 1982 г. поэт живет в Канаде.
"Из Книги счастья" Вольная проза
Лирическая проза известного поэта про свое московское детство на рубеже 50-60-х, содержащая вставные главки с размышлениями о природе литературного творчества. Текст особенно, изумительно силен описанием точных бытовых мелочей своего времени, мелких детских наблюдений, зарисовок и изобретений.
"Из Книги счастья" Вольная проза
Лирическая проза известного поэта про свое московское детство на рубеже 50-60-х, содержащая вставные главки с размышлениями о природе литературного творчества. Текст особенно, изумительно силен описанием точных бытовых мелочей своего времени, мелких детских наблюдений, зарисовок и изобретений.
Эффект от попадание в собственное детство, связанный с хорошими воспоминаниями в сочетании с размышлениями о природе поэзии и судьбах поэтов. Любовно описываются мелочи, радостные моменты в жизни, происходившие буквально с каждым в те годы. Возникает чувство, что все это про тебя, все это было с тобой, только ты бы не смог так выразить.
Это я возился с электромоторчиком, мечтая о моделировании, это я клеил шкафчики из спичечных коробков, плавил свинец из аккумуляторов, выращивал чайный гриб в 3-х литровой банке, писал в тетрадке свой первый нелепый НФ роман о полетах на другие планеты, это я печатал фотографии в тусклом красном свете фонаря, выбирал сочный арбуз при покупке и совершал еще сотню внимательно подмеченных и любовно описанных действий.
Образец стиля:
В жаркие дни у цистерны теснилась очередь. Многие держали авоськи с пустой трехлитровой банкой внутри. Просили наполнить банку и еще налить маленькую кружку: небольшой подарок самому себе за томительное топтание, медленное продвижение. Медяки на фаянсовом блюдце у продавщицы были мокрые, коричневатые, липкие от капель попадавшего на них кваса. Так было летом, а в осенне-зимний сезон (мальчику нравилось это важное газетное обозначение прохладного времени года) употребляли напиток, называвшийся гриб. В той же трехлитровой банке на окне рос огромный, во всю ширину сосуда, кусок влажной плесени, который заливался разбавленным сладким чаем. Чай придавал напитку терпкость, сахар перерабатывался грибом (напоминавшим медузу из “Детской энциклопедии”) в кислоту и углекислый газ. Напиток сливался через марлю, чтобы в него не угодили куски плесени.
А лучше всех была газировка в бутылках, которая покупалась на дни рождения и праздники: переслащенная, с резким запахом грушевой или мандариновой эссенции; при неосторожном открывании она выплескивалась, подобно шампанскому, из своего темно-зеленого хранилища. Как бы противовесом ей служил отвратительный горько-соленый боржом в таких же бутылках, покупавшийся для мальчика во время болезней. Этикетка у него всегда была потертая, а к самой бутылке приставали ошметки соломы, добавлявшейся в ящики с целью сохранения стеклотары во время длительного железнодорожного пути.
...
КПД поэтической деятельности удивительно невысок. Как правило, от выдающегося поэта остается однотомник, реже — двухтомник бесспорных лирических текстов. Имеются исключения: десять томов Пушкина, восемь томов Блока, семнадцать томов Маяковского, того самого, который сравнивал поэзию с добычей радия (“в грамм добыча, в год труды”). Если, однако, произвести нехитрую операцию вычитания и изъять из Пушкина — поэмы, сказки, прозу, письма, исторические сочинения, драматургию — то останется все тот же сравнительно тощий томик. Вычитать из Блока и Маяковского придется другое, но в любом случае — выработанное не тем участком души, который отвечает за лирику. Быть может, самый яркий пример — Тютчев, стихотворения которого по традиции (нарушающей, к слову, основные законы научного издания) выпускаются разделенными на лирические и, в числе прочих, политические. И если в первом разделе содержатся стихи, ценность которых общеизвестна, то во втором — патриотические поделки, по своим достоинствам не слишком отличные от “Прозаседавшихся” Маяковского.
Итак, производительность поэта невысока, но отчего же? Почему бы, обладая талантом сотворять из жизни прекрасное, не предаваться этому возвышенному занятию ежедневно?
Ответ, кажется, непрост. Даровитых художников вообще чрезвычайно мало; мне кажется, что процентная их доля с ростом народонаселения планеты даже и падает — в противном случае среди шести миллиардов человек, по законам статистики, обязательно должен был бы найтись десяток Дантов, Шекспиров и Монтеней, как на обширной площади леса непременно обитает больше оленей и росомах, чем в одном отдельно взятом бору. Впрочем, кроме статистики существует еще и экономика, неумолимые законы спроса и предложения, существует и социальная психология, в нашем случае: установка на всеобщее благосостояние. В условиях обилия и относительной доступности ценностей матерьяльных — потребность в ценностях духовных не то что отмирает, но очевидно ослабевает - слаб человек! Если же вспомнить, что пресловутые духовные ценности скорее волнуют, чем успокаивают, скорее печалят, чем веселят, то картина становится еще яснее. (Вероятно, по той же самой причине сегодняшнее общество, несоизмеримо более богатое, чем три-четыре столетия назад, предпочитает воздвигать не соборы, а офисные небоскребы.) Тираж пушкинского “Современника” составлял две тысячи четыреста экземпляров, то есть раза в два с половиной меньше, чем у нынешних толстых журналов, в то время как читающих по-русски было миллионов десять — двадцать против нынешних двухсот пятидесяти.
Вердикт: Рекомендовано для всех желающих освежить в памяти время счастья и абсолютной гармонии. Практически весь текст можно разобрать на сочные цитаты, например "Мир казался куда более плотным, весомым и убедительным, чем многие годы спустя."
Это я возился с электромоторчиком, мечтая о моделировании, это я клеил шкафчики из спичечных коробков, плавил свинец из аккумуляторов, выращивал чайный гриб в 3-х литровой банке, писал в тетрадке свой первый нелепый НФ роман о полетах на другие планеты, это я печатал фотографии в тусклом красном свете фонаря, выбирал сочный арбуз при покупке и совершал еще сотню внимательно подмеченных и любовно описанных действий.
Образец стиля:
В жаркие дни у цистерны теснилась очередь. Многие держали авоськи с пустой трехлитровой банкой внутри. Просили наполнить банку и еще налить маленькую кружку: небольшой подарок самому себе за томительное топтание, медленное продвижение. Медяки на фаянсовом блюдце у продавщицы были мокрые, коричневатые, липкие от капель попадавшего на них кваса. Так было летом, а в осенне-зимний сезон (мальчику нравилось это важное газетное обозначение прохладного времени года) употребляли напиток, называвшийся гриб. В той же трехлитровой банке на окне рос огромный, во всю ширину сосуда, кусок влажной плесени, который заливался разбавленным сладким чаем. Чай придавал напитку терпкость, сахар перерабатывался грибом (напоминавшим медузу из “Детской энциклопедии”) в кислоту и углекислый газ. Напиток сливался через марлю, чтобы в него не угодили куски плесени.
А лучше всех была газировка в бутылках, которая покупалась на дни рождения и праздники: переслащенная, с резким запахом грушевой или мандариновой эссенции; при неосторожном открывании она выплескивалась, подобно шампанскому, из своего темно-зеленого хранилища. Как бы противовесом ей служил отвратительный горько-соленый боржом в таких же бутылках, покупавшийся для мальчика во время болезней. Этикетка у него всегда была потертая, а к самой бутылке приставали ошметки соломы, добавлявшейся в ящики с целью сохранения стеклотары во время длительного железнодорожного пути.
...
КПД поэтической деятельности удивительно невысок. Как правило, от выдающегося поэта остается однотомник, реже — двухтомник бесспорных лирических текстов. Имеются исключения: десять томов Пушкина, восемь томов Блока, семнадцать томов Маяковского, того самого, который сравнивал поэзию с добычей радия (“в грамм добыча, в год труды”). Если, однако, произвести нехитрую операцию вычитания и изъять из Пушкина — поэмы, сказки, прозу, письма, исторические сочинения, драматургию — то останется все тот же сравнительно тощий томик. Вычитать из Блока и Маяковского придется другое, но в любом случае — выработанное не тем участком души, который отвечает за лирику. Быть может, самый яркий пример — Тютчев, стихотворения которого по традиции (нарушающей, к слову, основные законы научного издания) выпускаются разделенными на лирические и, в числе прочих, политические. И если в первом разделе содержатся стихи, ценность которых общеизвестна, то во втором — патриотические поделки, по своим достоинствам не слишком отличные от “Прозаседавшихся” Маяковского.
Итак, производительность поэта невысока, но отчего же? Почему бы, обладая талантом сотворять из жизни прекрасное, не предаваться этому возвышенному занятию ежедневно?
Ответ, кажется, непрост. Даровитых художников вообще чрезвычайно мало; мне кажется, что процентная их доля с ростом народонаселения планеты даже и падает — в противном случае среди шести миллиардов человек, по законам статистики, обязательно должен был бы найтись десяток Дантов, Шекспиров и Монтеней, как на обширной площади леса непременно обитает больше оленей и росомах, чем в одном отдельно взятом бору. Впрочем, кроме статистики существует еще и экономика, неумолимые законы спроса и предложения, существует и социальная психология, в нашем случае: установка на всеобщее благосостояние. В условиях обилия и относительной доступности ценностей матерьяльных — потребность в ценностях духовных не то что отмирает, но очевидно ослабевает - слаб человек! Если же вспомнить, что пресловутые духовные ценности скорее волнуют, чем успокаивают, скорее печалят, чем веселят, то картина становится еще яснее. (Вероятно, по той же самой причине сегодняшнее общество, несоизмеримо более богатое, чем три-четыре столетия назад, предпочитает воздвигать не соборы, а офисные небоскребы.) Тираж пушкинского “Современника” составлял две тысячи четыреста экземпляров, то есть раза в два с половиной меньше, чем у нынешних толстых журналов, в то время как читающих по-русски было миллионов десять — двадцать против нынешних двухсот пятидесяти.
Вердикт: Рекомендовано для всех желающих освежить в памяти время счастья и абсолютной гармонии. Практически весь текст можно разобрать на сочные цитаты, например "Мир казался куда более плотным, весомым и убедительным, чем многие годы спустя."
Must reed для ностальгирующих.
Визитная карточка - стихи, проза интервью с Кенжеевым.
Потрясающе интересно и познавательно.
0 комментов:
Отправить комментарий